— Сара, пойми правильно, но у меня такое ощущение, что ты пытаешься в чем-то себя убедить.
— Наверное, так и есть, — ответила та, опустив глаза.
— Послушай совета женщины, у которой две взрослые дочери. Не торопись. Пусть все идет своим чередом. У тебя впереди полно времени. Конец материнского совета.
— Спасибо. — Сара улыбнулась.
— Итак, как обстоят дела со стенограммой «Соединенные Штаты против Чанс»?
— Насколько мне известно, Стивен работает над ней не покладая рук.
— У Стивена Райта дела идут не так чтобы очень успешно.
— Он старается изо всех сил.
— Тебе придется ему помочь. Ты старший помощник. Я должна была получить стенограмму две недели назад. У Рэмси полна сумка снарядов, и прецеденты полностью на его стороне. Я должна быть, по крайней мере, с ним на равных, если намерена сделать свой выстрел.
— Я переведу это дело в приоритетное.
— Хорошо.
Сара встала, собираясь уйти.
— И я уверена, что вы отлично справитесь с верховным судьей.
Они улыбнулись друг другу. Элизабет Найт стала почти что второй матерью для Сары Эванс, заменив ту, которую она потеряла в раннем детстве.
Когда Сара вышла, Найт откинулась на спинку стула. Наступил кульминационный момент ее жизни, наполненной работой и жертвами, удачей и мастерством. Она была замужем за уважаемым сенатором, которого любила и который любил ее. А еще являлась одной из трех женщин, ставших членами Верховного суда. Элизабет Найт чувствовала себя ничем не примечательной — и одновременно могущественной. Президент, назначивший ее на этот пост, все еще находился у власти. Он посчитал ее надежным юристом с умеренными взглядами. Она не отличалась политической активностью настолько, чтобы он рассчитывал, что она станет поддерживать его партию, однако, вероятно, предполагал, что будет пассивна в правовых вопросах и позволит принимать по-настоящему важные решения тем, кого избрал народ.
У нее не было глубоких философских взглядов, как у Рэмси или Мёрфи. Они принимали решения, основываясь не столько на фактах, сколько на более широких позициях, характеризующих каждое дело. Мёрфи никогда не станет голосовать в поддержку или за пересмотр дела в пользу смертного приговора. Рэмси скорее умрет, чем встанет на одну сторону с обвиняемым в деле о нарушении прав человека. Найт так не могла. Она изучала, по мере поступления, каждое дело и всех, кто был в нем задействован. Внимательно анализировала все факты. Размышляла о том, чем в широком смысле могут обернуться судебные решения, беспокоилась о справедливости по отношению ко всем участникам процесса. Часто получалось, что ее голос оказывался решающим, но это устраивало ее. Она не страдала застенчивостью и пришла сюда, чтобы активно работать, а не стоять в сторонке.
Однако только сейчас Элизабет начала понимать, какое огромное влияние могла оказать. А ответственность, которая шла рука об руку с такой властью, пугала ее и заставляла чувствовать неуверенность в себе. Она смотрела в потолок бессонными ночами, когда ее муж крепко спал рядом. «И все же, — подумала Найт с улыбкой, — я бы не хотела находиться в другом месте и жить другой жизнью».
Глава 9
Джон Фиске вошел в здание, расположенное в Вест-Энде Ричмонда. Официально оно называлось домом престарелых, но в действительности являлось местом, куда пожилые люди приезжали умирать. Фиске старался не обращать внимания на стоны и крики, когда шел по коридору, но все равно видел немощные тела с опущенными на грудь головами и бесполезными конечностями, засунутые в кресла-каталки, выстроившиеся у стены, точно тележки в супермаркете. Их обитатели будто ждали партнера, который пригласил их на танец и который уже никогда не придет.
Им с отцом потребовалось призвать на помощь всю решимость, что у них была, чтобы поместить сюда мать Джона. Майкл Фиске так и не смог принять тот факт, что она лишилась разума, который сожрала болезнь Альцгеймера. Наслаждаться жизнью, когда все хорошо, легко. Чего стоит человек, становится ясно по тому, как он ведет себя, когда возникают трудности. По мнению Джона Фиске, его брат Майкл полностью провалил это испытание.
Он подошел к стойке помощника администратора и спросил:
— Как она сегодня?
Фиске был здесь постоянным и частым посетителем и знал весь персонал.
— Бывало и лучше, Джон, но ваш визит поднимет ей настроение, — ответила женщина.
— Да, конечно, — пробормотал адвокат, направившись в комнату для посетителей.
Мать ждала его там, как всегда, в халате и тапочках. Ее глаза бесцельно блуждали по комнате, губы двигались, но она не произносила ни слова. Когда Фиске появился в дверях, она посмотрела на него, и на ее лице появилась радостная улыбка. Он подошел и сел рядом.
— Ну, как сегодня дела у моего Майки? — спросила Глэдис Фиске, ласково погладив его по щеке. — Как мамочкин малыш?
Фиске тяжело вздохнул. Так продолжалось уже два проклятых года. В разрушенном сознании Глэдис Фиске он был Майком — и останется своим братом до самой смерти матери. Каким-то непостижимым образом Джон Фиске исчез из ее памяти, как будто вовсе не появлялся на свет.
Он ласково прикоснулся к ее рукам, изо всех сил стараясь прогнать разочарование, глодавшее его изнутри.
— У меня все отлично. Полный порядок. И у папы тоже, — сказал он и тихо добавил: — У Джонни тоже все хорошо, он про тебя спрашивал. Он всегда спрашивает.
Мать, не понимая, о чем он говорит, уставилась на него пустыми глазами.
— Джонни?
В каждый свой визит Фиске предпринимал эти попытки, но всегда наталкивался на одну и ту же реакцию. Почему мать забыла его, а не брата? В ее сознании должна была существовать какая-то глубинная причина, которая позволила болезни полностью стереть из ее памяти его личность. Неужели его существование не имело для нее ни малейшего значения?
И, тем не менее, из двух сыновей именно он оказывался рядом, когда родители в них нуждались, помогал, когда был мальчишкой, — и не перестал этого делать, став взрослым мужчиной. Отдавал им бо€льшую часть денег, которые зарабатывал. Залез на крышу в безумно жаркий августовский день, хотя ему следовало присутствовать на исключительно важном заседании суда, чтобы помочь своему старику положить черепицу, потому что тот не мог заплатить рабочим…
«Но Майк всегда оставался любимчиком, всегда шел своей дорогой, всегда беспокоился только о себе», — подумал он. Брата вечно восхваляли как будущую звезду, сына, который прославит семью. Впрочем, Джон знал, что на самом деле их родители никогда не придерживались настолько крайнего мнения о своих сыновьях. Но его гнев исказил правду, наделив силой дурное и ослабив хорошее.
— Майки? — с беспокойством позвала его мать. — Как дети?
— Они в порядке, хорошие дети и растут, как сорняки. Похожи на тебя.
От необходимости притворяться братом, который произвел на свет детей, Джону отчаянно хотелось повалиться на пол и завыть.
Глэдис Фиске улыбнулась и прикоснулась к своим волосам. Джон тут же ухватился за этот жест.
— У тебя отличная прическа. Папа говорит, что ты настоящая красотка.
Глэдис Фиске была привлекательной женщиной бо€льшую часть жизни и очень трепетно относилась к своей внешности. Однако в ее случае болезнь Альцгеймера ускорила процесс старения. И Джон знал, что она ужасно расстроилась бы, если б понимала, как сейчас выглядит. Он надеялся, что его мать продолжает видеть себя двадцатилетней хорошенькой девушкой.
Фиске протянул ей пакет, который принес; она схватила его с ликованием ребенка и тут же разорвала обертку. Потом нежно прикоснулась к щетке для волос и начала осторожно причесываться.
— Ничего красивее я в жизни не видела.
Она говорила так почти про все, что он ей приносил: про салфетки, губную помаду, книжки с картинками… Ничего красивее она не видела. Майк. Каждый раз, когда Джон приходил сюда, его брат получал очки в свою турнирную таблицу.
Фиске заставил себя прогнать эти мысли и провел с матерью очень приятный час. Он невероятно ее любил и с радостью вырвал бы с корнем болезнь, уничтожившую ее мозг. Но он не мог, а потому делал все, что было в его силах, чтобы проводить с ней как можно больше времени. Даже под чужим именем.