— Я думал, вы уже вернулись в Вашингтон.

Богарт пожал плечами.

— Вернулся. Но у меня есть тут пара незаконченных дел.

— В канун Рождества… Семья не будет скучать?

— Какая семья?

— У вас кольцо на пальце.

— Декер, я развелся. Свежая новость.

— Жаль это слышать.

— Ей не жаль, да и мне, честно говоря, тоже.

— Дети?

— Она из аппарата Холма [379] , и работает день и ночь. Так что у нас ни разу не совпал график… Уайетт сказала вам, что занималась сексом с Дебби Уотсон?

— Она солгала об этом, — ответил Декер.

— Откуда вы знали?.. Но вы правы — аутопсия показала, что она стала мужчиной не полностью. Оборудование наличествовало не всё.

— Она все время сидела, сдвинув колени. Для парня это тяжело. Но что более важно, я не думаю, что она действительно хотела стать мужчиной. Случившееся с нею выбрало такое решение. Но она не смогла пройти весь путь.

Оба помолчали.

— Ладно, перейду к делу. Я бы хотел, чтобы вы стали работать со мной.

Декер обернулся к нему:

— И что именно это означает?

— Это означает в ФБР.

Амос покачал головой.

— Я не пройду по физподготовке. Я вообще ничего не пройду.

— Разумеется, вы не будете специальным агентом. Но я уполномочен собрать и возглавить группу специальных задач из профессионалов широкого спектра областей и дисциплин, включая гражданских лиц. Цель — ловить по-настоящему плохих парней. И я не думаю, что кто-то подойдет для нее лучше вас.

— Но я не профессионал. Ни в чем.

— Вы были копом, потом детективом. У вас есть опыт и, видит Бог, у вас есть мозги.

— Богарт, вам не нужно этого делать. Вы купили мне ботинки и одежду.

— Я делаю это не для вас. Для себя. Я хочу двинуться вверх в Бюро. Кроме карьеры, у меня ничего не осталось. Мне скоро пятьдесят. Либо я срочно врубаю турбонаддув, либо зря трачу время. И я считаю, если вы будете на моей стороне, мои шансы раскалывать серьезные дела заметно подскочат. А дальше будут повышения. Я не прочь однажды подняться на самый верх.

— Так вы имеете в виду уехать из Берлингтона?

Богарт смотрел прямо перед собой.

— Для вас это проблема?

— Я такого не говорил.

— То есть с этим у вас проблем не будет?

— Такого я тоже не говорил.

Специальный агент посмотрел на него.

— Могу я перейти к сути и поднять ставки?

Декер не ответил, но чуть заметно кивнул.

Богарт поднял свой телефон и включил фонарик. Через минуту Амос услышал хруст снега.

В круг света от уличного фонаря вышла Алекс Джеймисон. На ней было длинное зимнее пальто и кожаные сапоги, голова обмотана шарфом. Она остановилась у скамейки и посмотрела на мужчин.

Декер взглянул на нее, потом на Богарта.

— Что я упустил? — спросил он.

— Я думал, все очевидно, — ответил агент ФБР. — Тем более для умного парня вроде вас.

Амос вновь посмотрел на Джеймисон.

— Декер, он сделал мне то же самое предложение, хотя я думаю, оно в большей степени было связано с вами, чем со мной.

— Она сделала несколько хороших находок во время расследования, — сказал Богарт. — Продемонстрировала характер и интуицию. Я знаю, по профессии она журналист, но я ищу таланты всюду, где могу их найти.

— Вы уезжаете из Берлингтона? — спросил у нее Декер.

— Честно говоря, я уже уехала.

— А как же работа репортера?

— Энди Джексон научил меня отыскивать правду. Я полагаю, это подходит и для вашей работы. И возможно, у Богарта мне достанется больше хорошей работы, чем моих подписей под статьями.

Декер взглянул на Богарта.

— А капитан Миллер знает о вашем предложении?

— Да. Он не в восторге, но он понимает. И Ланкастер повысили до его заместителя. На случай, если вы не в курсе, она начала принимать лекарства от тремора левой руки, и они действуют. Она даже начала набирать вес с тех пор, как бросила курить.

Амос кивнул, но не нарушил молчание.

— Так вы подумаете об этом? — сказал Богарт.

— Нет.

— Декер… — начала возражать Джеймисон.

— Я не буду об этом думать, потому что… потому что я собираюсь это сделать.

Богарт и Джеймисон удивленно переглянулись.

Декер посмотрел на обоих.

— Но сегодня я предпочту побыть здесь. Сам.

Богарт встал, и в этот же момент Джеймисон сказала:

— Мы вернемся завтра. И вы больше не будете один. Я думаю, вы слишком долго пробыли в одиночестве.

Они уже уходили, но Алекс обернулась:

— С Рождеством, Амос.

Он поблагодарил наклоном головы, они пошли прочь и вскоре исчезли из виду.

Амос Декер закрыл глаза.

И вместе с ними — свой разум.

Хотя бы ненадолго.

Совсем ненадолго.

Последняя миля

(роман)

Глава 1

«Марс, Мелвин».

Здесь — где бы то ни было и когда бы то ни было — твое имя произносят задом наперед, и ты должен отреагировать моментально, едва заслышав его. Даже на толчке. Как в армии, вот только он никогда служил. Его притащили сюда совершенно против его воли.

— Марс, Мелвин?

— Да, сэр. Здесь, сэр. Сижу по-большому, сэр.

«Потому что где ж мне еще быть, как не здесь, сэр?»

Он не знал, почему они так делают, и ни разу не потрудился спросить. Ответ его все равно ни капельки не волновал. А вопрос может окончиться ударом дубинки охранника ему по голове сбоку.

Здесь, в Исправительном учреждении штата Техас в Хантсвилле, у него хватало и других забот. Тюрьму прозвали Стенным Блоком из-за стен из красного кирпича. Открывшаяся в 1849 году, она была старейшей из тюрем штата Одинокой Звезды [380] .

А еще в ней есть камера исполнения смертной казни.

Официально Марс был заключенным 7-4-7, точь-в-точь как самолет. Поэтому охранники в отделении смертников тюрьмы, откуда его доставили сюда, прозвали Мелвина «Джамбо» [381] . И хотя он не исполин, но и не коротышка. Большинство людей смотрит на него снизу вверх — поневоле. Шесть футов, да еще добрых два и три четверти дюйма.

Он знал свой точный рост, потому что его дотошно измерили на сборах НФЛ. Прямо-таки вдоль и поперек. Пока Марс проходил эту процедуру, его рассудок провел параллель с невольничьим рынком, где потенциальные владельцы методично осматривали и ощупывали живой товар. Что ж, в отличие от предков-рабов, он хотя бы огреб кучу денег за ущерб его организму, неизбежный к концу игровой карьеры.

А еще он по-прежнему весил двести тридцать фунтов. Ни жиринки, сплошь гранит. А это великое дело — при том дерьме, которое тут подают под видом еды, переработанном на больших фабриках, перегруженном жиром и натрием, а заодно химикатами, которые, наверное, идут в ход при производстве всего — от цемента до ковров.

«Убейте меня нежно своей говенной пищей».

Он провел в этом заведении столько же времени, сколько за его пределами.

И время это отнюдь не пролетело. По ощущениям прошло не двадцать, а все двести лет.

Но больше это роли не играет. Скоро все кончится. Придет день.

Его последняя-распоследняя апелляция.