Мать утверждала, что ее отравили — давным-давно. Каким-то образом вышли на нее, но вот как именно, она не знала. Яд должен был ее убить, однако она выжила. Все же отрава продолжала пожирать мать изнутри, отбирая один орган за другим, пока наконец ничего не останется. Наверное, ей казалось, что наступит такой день, когда она просто исчезнет с лица земли.

— Ты можешь уйти отсюда. Ты не такая, как остальные.

— И куда же я пойду? Куда? Здесь я в безопасности. Так что буду просто ждать дня, когда меня вынесут отсюда в мешке и сожгут. Такова моя воля.

Финн вскинул ладони, имитируя сдачу в плен. Один и тот же разговор повторялся всякое его посещение, с одним и тем же результатом. Мать чахнет, ей страшно, здесь она и умрет. Финн мог бы наизусть продекламировать обе стороны этой беседы, настолько хорошо слова врезались в память.

— Как жена и детишки?

— В порядке. Скучают по тебе.

— От меня мало чего осталось… Маленькая твоя, Сузи… она еще не потеряла того медведя, что я ей подарила?

— Это ее любимая игрушка. Она с ней не расстается.

— Вот и скажи ей, пусть не теряет. Пусть никогда ее не теряет. Мне не удалось стать настоящей бабушкой, я знаю. Но я умру, если она когда-нибудь потеряет медведя. Умру.

— Я знаю. И она тоже знает.

Мать поднялась на трясущихся ногах, приблизилась к комоду и достала оттуда фото. Стиснув узловатые пальцы, подержала снимок несколько секунд, прежде чем передать его Финну.

— На, — сказала она. — Заслужил.

Он осторожно вытянул фотографию из ее руки и поднял к глазам. Та же самая фотография, которую видели Джадд Бингем, Боб Коул и Лу Чинчетти перед своей смертью. Картер Грей тоже бросил на нее взгляд, прежде чем его разорвало на куски.

Финн указательным пальцем провел вдоль контура изящного подбородка Рейфилда Соломона. Перед глазами понеслось былое: расставание, весть о гибели отца, стирание прошлого «я» и педантичное создание нового; ошеломляющие откровения, которыми на протяжении многих лет мать его потрясала.

— А сейчас Роджер Симпсон, — приказала она.

— Да. Последний, — ответил Финн, не скрывая ноток облегчения в голосе.

У него ушло несколько лет на розыски Бингема, Чинчетти и Коула. И все же он в конечном итоге всех их вычислил; вот тогда-то — несколько месяцев назад — и начались убийства. Он знал о местонахождении Грея и сенатора Роджера Симпсона, те являлись публичными фигурами. С другой стороны, как раз к ним подобраться было сложнее. Финн начал с точек наименьшего сопротивления. Конечно, такая тактика могла означать, что Грей и Симпсон заподозрят неладное, но и этот фактор был встроен в его уравнение. А когда Грей оставил правительственный пост, его охрана существенно оскудела. Сейчас на очереди Симпсон. У сенаторов тоже имеются телохранители, однако Финн не питал никаких сомнений, что в конце концов сумеет подобраться и к этой мишени.

При сопоставлении текущей жизни — в составе семьи из пяти человек, обитавшей во вполне обычном виргинском пригороде, в доме с собакой и фортепьянными уроками — и той жизни, которую он вел ребенком, Финн получал результат, близкий к апокалиптическому. Вот почему он редко задумывался о таких вещах. Вот почему он был Гарри Финном, королем принципа «разделяй и властвуй». Он умел возводить в собственной психике стены, за которые ничто не могло проникнуть.

— Давай-ка, Гарри, я расскажу тебе одну историю.

Он сел обратно в кресло и принялся слушать, хотя делал это уже множество раз; если на то пошло, Финн мог не хуже матери изложить все события. И тем не менее он слушал поток нестройных, противоречивых слов. Ее воспоминания вырезали картину, чье красноречие свидетельствовало о безусловной истине. Чудесное и ужасающее чувство: быть свидетелем способности воссоздать мир, исчезнувший десятилетия назад, да еще с такой силой, что он, казалось, занял собой всю комнату и вновь разбивал сердца скорбью, возникающей вместе с погребальным костром. Когда же мать заканчивала рассказ, Гарри целовал ее на прощание и продолжал свой путь — путь, по которому шел ради нее. А может быть, и ради себя.

Глава 29

— Успокойся, Калеб, — приказал Стоун. — И расскажи мне все в деталях.

Он находился в дороге, на пути в штат Мэн, когда позвонил истеричный Калеб, и ему пришлось минут десять внимать задыхающемуся другу, которого потрясла встреча с Джерри Бэггером.

— Калеб, ты уверен, что он принял твои слова за чистую монету?

— Оливер, я врал как гений, ты бы мной гордился. Он дал мне свою визитку. Велел позвонить, если у меня появятся новые сведения. Предложил пятизначную сумму. — Калеб помолчал. — И еще я узнал, что ее на самом деле зовут Аннабель Конрой.

— Не вздумай проболтаться!

— Сейчас-то мне что делать?

— Ничего. С Бэггером не связывайся. Я тебе позже позвоню.

Стоун нажал кнопку отбоя, после чего набрал номер Рубена в Атлантик-Сити и передал ему рассказ Калеба.

— Что ж, Рубен, твоя информация оказалась верной: Бэггер действительно сейчас в Вашингтоне.

— Надеюсь, сегодня вечером Анжи станет словоохотливей. Кстати, Оливер, ты где сейчас?

— Еду в Мэн.

— В Мэн? Получается, она там?

— Да.

— А почему?

— Ну, скажем так: у нашей общей знакомой здесь есть кое-какие незаконченные дела.

— Имеющие отношение к Бэггеру?

— Да.

Стоун убрал мобильник и продолжил путь. Машина Калеба, пусть старая и прогнившая, вела себя бодро, хотя напрочь отказывалась идти выше шестидесяти. Через несколько часов, когда ночь плотно опустилась на землю, Стоун пересек границу Нью-Гэмпшира и Мэна. Сверившись по карте, он съехал с федеральной трассы и направился на восток, в сторону Атлантического океана. Минут через двадцать он сбросил скорость, въехав в пределы поселка, где находилась Аннабель. Здесь было полно лавочек, где торговали всякой всячиной, от сувениров до яхтенного оборудования, как это принято во многих городишках Новой Англии. Впрочем, стоял мертвый сезон, и большинство приезжих успели убраться прочь, не желая подставлять голову надвигавшейся мэнской зиме.

Стоун разыскал пансионат, где остановилась Аннабель, припарковался на небольшой стоянке, подхватил свою спортивную сумку и зашел внутрь.

Она ждала его в холле, встав перед камином, чье пламя весело трещало у нее за спиной. Дверные петли и половицы скрипели, в пряном от океанской соли воздухе витал запах недавнего ужина, смешанный с ароматом старинного дерева.

— Я договорилась с хозяевами, нам оставили кое-что поесть, — сказала Аннабель. Они устроились в крошечной столовой, и голодный Стоун мигом проглотил густую похлебку, густо намазанный маслом хлеб и зажаренную до хрустящей корочки треску, в то время как Аннабель лишь вяло ковырялась в своей тарелке.

Закончив, он спросил:

— Где мы можем поговорить?

— Я забронировала для вас комнату рядом с моей.

— Мм… я… слегка поиздержался.

— Оливер, да бросьте вы… Пойдемте.

Она поднялась, взяла на кухне полный кофейник и две чашки, провела Стоуна на второй этаж, сначала в его номер, где он бросил свою сумку, а потом к себе, где рядом со спальней оказалась вторая комнатушка. Здесь тоже горел огонь в камине. Они уселись и стали пить горячий кофе.

Аннабель покопалась в сумочке, извлекла оттуда удостоверение личности, тугой валик денежных купюр и кинула их Стоуну. На удостоверении обнаружилась его фотография и прочая необходимая информация, которая делала его жителем округа Колумбия.

— В аэропорту сойдет, но не вздумайте размахивать этим перед дорожными патрульными.

— Спасибо. А деньги-то зачем?

— Вы опять?

Аннабель молча смотрела в огонь, пока Стоун внимательно разглядывал ее, мучаясь вопросом: рассказать или нет?

— Аннабель, поставьте, пожалуйста, чашку.

— А что такое?

— Хочу вам кое-что сказать… вы можете ошпариться.

На ее лице отразилось редкостное выражение: страх. Она медленно отставила чашку.